Башня Сююмбики и истоки цивилизации булгаро-татар

Башня Сююмбики — уникальный памятник старины города Казани, Татарстана и всего Поволжья. В мире почти нет ей аналогий. Влияние ее архитектурных форм послужило основой для создания других архитектурных шедевров (в Индии, Ита­лии, России и др.) Башня возвышается в северо-западной части Кремля — Югары Кирмэн на склоне к реке Казанке. Удивительно точно выбранная точка ее расположения на холме Кремля — Богыл-тау позволяет обозревать башню со многих мест и она служит формирующей доминантой Казани. Высота башни Сююмбики вместе со шпилем и полумесяцем равна 59,04 метра. Башня состоит из семи ярусов, сооруженных уступами один над другим, увенчивающихся полумесяцем, ориентированным на  юг — Мекку.  Три нижних  яруса представ­ляют собой четверики,  вокруг  которых   по  усту­пам организованы обходы с парапетами. Затем идут два восьмерика, переходящих в восьмигранную   усеченную  пирамиду в виде шатра, над которым расположена восьмигранная дозорная выш­ка со шпилем, такая же как и у  минаретов мечетей.  Архитектоника башни выражает в пространстве стремление ввысь, в космос. В  настоящее время башня отклонена от оси примерно на 1,7 метра. Это самая высокая «падающая» башня в Европе.

Нет точной даты строительства башни, но известны ее предназначение и функции как минарета мечети, который с древнейших времен назывался булгаро-татарами Патша манарасы — Хан мэчете  — Царская мечеть, а русское население с конца XVII ве­­ка называло ее башней Сююмбики. Прочесть историю по камням башни, увидеть истоки этого шедевра и узнать какую  память хранит это сооружение  —  наша задача.

Самое раннее упоминание о великой башне в письменных источниках имеется у Андрея Курб­ского (участника взятия Казани в 1552 г.), который сообщает: «...потекохом ко градским стенам и к той великой башне, яже пред враты стояла на горе», где они для вступления в пределы дворцового ограждения поднялись на второй ярус великой башни и бились там. В писцовых книгах 1560-х годов упоминаются «Нур-Алиевы ворота, Нур-Алиева мизгить», но определить их местоположение в пределах Кремля и старого «Царева двора» трудно, тем более, что начальная часть писцовых книг не сохранилась. Одно из древнейших изображений Казани дается нам в картине-иконе «Апофеоз взятия Казани», на которой Кремль изображен весьма достоверно в сравнении с рисунками Дженкинсона и других. На первом плане изображен царский двор, дворцовая мечеть и въездная ярусная башня, по облику подобная башне Сююмбики, хотя некоторые исследователи пытаются доказать, что картина-икона сделана позднее, чем в XVI веке, сомневаясь в ее  достоверности.  Изображение  башни  Сююмби­ки — великой ярусной башни — мы можем видеть на датируемой XVII веком иконе «Сергий Радонежский в житии», хранящейся в музее г. Ярославля. Икона состоит из двух разновременных частей, написанных двумя мастерами. В среднике иконы дана фигура Сергия, а вокруг нее на золотом фоне отображены его деяния, среди которых «Помощь Сергия при взятии Казани в 1552 году».

Позже в документах конца XVII века есть краткое сообщение о том, что выезд со двора митрополита происходил через высокую азиатскую башню, а двор митрополита в то время находился в северной части Кремлевского бугра — Богыл-тау, где расположена и башня Сююмбики. Геодезически точную информацию дает рисунок Витзена 1660-х годов, где на месте нынешней башни Сююмбики изображена высокая башня, названная Дворцовой церковью, храмом старого царского двора, т. е. ханской мечетью. Некоторые исследователи вопреки всему упорно идентифицируют это сооружение с колокольней Благовещенского собора, однако, собор на рисунке Витзена отображен на своем «более южном» месте, в то время еще в виде четверика, причем пропорции расстояний между башней Сююмбики и маковками собора идеально соблюдены (в то время колокольня еще не была построена). Вместе с тем, если мы сопоставим изображение казанского Кремля Витзена с выполненными почти в том же масштабе изображениями Кремля и башни Сююмбики у Леспиназа 1760 г. и плана Кремля 1770-х годов («апробированного по указу императрицы Екатерины II»), то уже не остается сомнений в том, что «дворцовая церковь», «дворцовый храм» Витзена соответствует комплексу дворцовой мечети и башне Сююмбики — Азиатской башне-минарету Нур-Али. Ибо на этих рисунках Кремля мы прослеживаем в ходе простого проектирования их полную идентичность. Также с поздних рисунков Казани на витзеновское изображение проектируется и положение Благовещенского собора. Следовательно, существование башни Сююмбики в 1660-х годах очевидно. Косвенным подтверждением этого является и тот факт, что на карте Сибири Петра Годунова 
в 1667 г. обозначение Казани дано в виде строений, в центре которых находится высокая башня.

Священник дворцовой церкви Н. Невзоров в статье 1894 г. подчеркивает, что в писцовых книгах 1560-х годов к башне Сююмбики относятся слова «о мизгити, что была башней Муралеевой   мизгити,   т. к. сама мечеть в  то время уже была церковью Введения (по некоторым определениям, гарнизонная церковь, переделанная из мечети). Отсюда следует, что Нур-Алиева башня входила в центральную группу каменных мечетей старого царева двора,  где к северу от башни стояло само здание мечети Нур-Али — церкви Введения. Иногда исследователи путают Нур-Алиевы ворота с крепостными Водяными воротами у ключа, позже называемыми Тайнич­ными. Топографически точное размещение Нур-Алиевой мечети и башни дается в статье газеты «Казанские известия» (1815 г., № 82) таким образом: «бывшая гарнизонная церковь... некогда говорят, татарская мечеть, за нею высокая башня, также драгоценный остаток древности».

Эта информация подтверждает данные плана северной части Кремля 1768 года, где башня с воротами называется башней «азиатской архитектуры», а церковь — «обращенной из мечети, находящейся в ветхости» (уже в те давние годы!). Там же показан Благовещенский собор с колокольней. План г. Казани, выполненный тогда же, обозначет: «План г. Казани, каков высочайше апробирован и подписан ее Императорским Величеством марта 17 дня 1768 года по апробированному плану». Это свидетельствует о том, что к этому времени в Казани уже были проведены точные геодезические съемки города и Кремля с указанием всех объектов. На плане башню все еще называют азиатской, хотя в материалах 1730 г. по укреплению Кремля после его подтопления дается разрез башни под названием Сююмбики. Далее Н. Невзоров также сообщает, что прежняя церковь Введения первой трети XIX века была упразднена из-за ветхости. В 1854 г. при помощи казенного порохового завода церковь была приведена в надлежащий вид для помещения в ней дворцовой церкви. Вероятно, тогда же была реконструирована  и башня Сююмбики. Он же отмечает, что в  писцовых книгах    упоминается:  «о стоя­щей близ ворот Муралеевых мизгити,  что  была  Мура­леева..., а против  этой мизгити стоял двор Илан­тового монастыря... и у мизгити же, что была Муралеева, стоял еще старый царев двор». Таким образом, эти сведения раскрывают причину, по которой на рисунке Витзена башня Сююмбики называется дворцовым храмом. Невзоров также пишет, что «никак нельзя допустить, что башня Сююмбики построена русскими,... если бы было так, то татарам ввиду этого... не для чего предъявлять ей священное значение». Далее он приводит ряд свидетельств, по которым «одни говорят, что башня — остаток части ханскою дворца, другие — что под ней похоронен благочестивый мухамедянин, и что из черепа его бьет родник, видный под крепостной горой у реки Казанки».

В рукописи М. М. Синявера, П. С. Борисова и В. А. Тарасова, хранящейся в отделе редких книг научной библиотеки КГУ им. Лобачевского, содержатся материалы по обмеру башни в 1944 г. Там также приводятся и некоторые интересные исторические сведения. В конце XVII века (1690-1692 гг.) в Казани был воеводой Петр Большой Аврамович Лопухин — близкий родственник опальной царицы Евдокии — жены Петра. Его настолько поразила оригинальность башни Сююмбики и сходство печальных судеб царицы Евдокии и предательски увезенной последней царицы казанской Сююмбики, что в своем имении в селе Подкопаево близ г. Ме­щовска он построил аналогичную башню меньшего размера из двух четвериков и одного вытянутого восьмерика с шатром и дозорной вышкой. В ней верхний четверик был приспособлен под церковь, освященную в 1701 г. Имеются документы о том, что Подкопаевская башня с церковью должна была входить в состав монастыря для жительства сосланной Евдокии. Вероятно, с этого момента Дворцовая башня в Казанском Кремле стала именоваться в литературе башней Сююмбики. Егерев В. В. в вышеупомянутой рукописи пишет: «Может быть, Лопухин, подражая Казанской башне, в комплексе Подкопаева сознательно хотел символизировать судьбу опальной русской царицы в сопоставлении с судьбой царицы татарской». Таким образом, два источника доказывают существование башни в XVII веке: рисунок Витзена и Подкопаевская церковь в стиле башни Сююмбики. Важен также тот факт, что именно русские жители Казани башню в Кремле связывали с именем казанской царицы Сююмбики, очевидно, под влиянием воеводы Лопухина, в то время, как мы отметили выше, татарское население башню до последнего времени называло ханской-царской.

Каких-либо сведений о строительных работах в XVII веке в Казанском Кремле нет. Трудно представить, что такое событие, как сооружение монументальной башни Сююмбики не оставило  никаких  документов.  Да  и   производство  кирпича  в Казани после ее взятия возобновляется лишь к началу XVIII века. Более того, Казань долгое время не могла оправиться после эпидемии чумы, которая разразилась в середине XVII века.

Следовательно, башня в XVII веке уже безусловно существовала. Более того, ее образ предопределил надстройку Боровицкой башни Московского Кремля (согласно Грабарю). В 1730-х годах она описывается в геодезических работах, проведенных для восстановления и укрепления сооружений Кремля, где приводятся рисунок и чертеж башни Сююмбики. Позже, в 1767 г., когда в Казанском Кремле производилась настоящая  плановая съемка, был составлен и план башни. По этому плану, башня Сююм­бики объединена в один комплекс с расположенной рядом с, так называемой, дворцовой цер­ковью (в настоящее время здесь находится столовая), переделанной из бывшей «Нур-Алиевой мизгити». Башня названа азиатской, как ее называли и прежде, когда она использовалась в качестве проездных ворот из митрополитова двора. Весь комплекс башня-церковь, как указано в документе, расположен на территории «старого царева двора». Если учесть, что казанский народ называл башню Хан Мечетэ, Патша Мечетэ, т. е. дворцовой, царской мечетью, то у нас есть все основания считать, что упомянутые в писцовых книгах 1560-х годов «Нур-Алиевы ворота, Нур-Алиева мизгить», и являются современными башней Сююмбики и дворцовой церковью. Впрочем, архитектурная гармония и особая структурная связь этих сооружений очевидна для всех. Более того, они объединены под одним названием «Нур-Алиевы ворота, Нур-Алиева мизгить». Если мы узнаем почему этот комплекс получил такое название, то, возможно, и найдем ключ к разгадке, когда и почему построена башня Сююмбики.

Автору пришлось искать объяснение в течение долгого времени. Но «дорогу осилит идущий». Однажды, это было в начале 1990-х годов, меня заинтриговало сообщение в журнале «Знание — сила» о том, что книга архитектора М. С. Булатова «Геометрическая гармонизация  в архитектуре Сред­ней  Азии  IХ—ХV веков» получила Золотую пальму на форуме международного союза архитекторов. 

А уже через месяц при случайной встрече в государственной библиотеке в Москве сам архитектор подарил мне эту книгу. Монография дает возможность установить, что культурно-экономические связи По­волжья и Скандинавии с древними цивилизация­ми Ближнего Востока и Средней Азии существенно отразились на формировании градостроительной культуры народов, населяющих долину Волги, а также материальной основы зодчества, уровня строительной техники, локальных архитектурных стилей, фортификационных устройств городов-крепостей на разных этапах исторического развития при всей самобытности культуры булгар-татар. А существование на Средней Волге своего архитектурного стиля в полной мере подтверждают сооружения Великого Булгара и комплекс: башня Сююмбики — Царская дворцовая мечеть Нур-Али, переделанная в церковь. Именно в названии Нур-Али заключена разгадка предназначения башни, ее первоначальной сути, отражающей философско-мировоззренческие истоки цивилизации булгаро-татар Поволжья.

Как отмечено в книге М. С. Булатова, культовые сооружения древней архитектуры Востока: храмы, ворота и т. д. материально воплощали связь человека с Космосом и, соответственно, символизировали поклонение Солнцу, будучи ориентированы на восход светила в дни равноденствий и солнцестояний, а также «раскрывающиеся к небу». Археоастроно­мический анализ М. С. Булатова 36 памятников архитектуры классического Востока (Месопотамии), античной Греции, Рима, Бактрии, Парфии, Хорезма позволили ему показать и обосновать их ориентацию на восход или заход Солнца (а иногда и Луны) в дни летнего и зимнего солнцестояния в соответствии с географической широтой местонахождения памятника. Самый древний Белый храм в Шумере (IV тысячелетие) ориентирован на восход солнца в день зимнего солнцестояния — Урук,  зиккурату (ярусный храм шумеров) в Ур-Наму — на   день   летнего   солнцестояния.   Описания   самого извест­ного зиккурату —  Вави­лонской   башни    «Эдэменан­ки» Геродотом позволили установить и ее ориентацию на восход солнца в день зимнего солнцестояния. (Кстати, «Эдэменанки» в переводе означает «уму человека не постижимая», причем на языке тюрки это слово  узнаваемо:  эдэм  —  человек,  ан­ги — сознание). Вообще, шумеры пришли в Двуречье из закаспийских горных районов, где на вершинах гор они поклонялись богу неба — Тэнри, Ан — богу сознания. На равнинных берегах Тигра и Евфрата шумеры стали возводить искусственные горы — многоярусные башни, на их вершинах религиозные церемонии заканчивались богослужением и жертвоприношением. Разновидностью ярусных башен считают и храмы Мохенджо-даро, египетские пирамиды и т. д.

Сходство казанской башни с древними ярусными сооружениями-храмами мне кажется неслучайным. Тюркскую, а точнее туранскую цивилизацию современные ученые считают преемницей древней шумерской цивилизации. Знаменитый археолог 
Л. Вулли, открывший столицу Ур (Урум — город храмов и жрецов) Шумера и прочитавший многочисленные клинописи, в книге «Шумеры» свидетельствует, что язык шумер общетюркский. Ему вторит и Лео Оппенхейм в монографии «Древняя Месопотамия».  Р. Андерсон в своей книге «История вымерших цивилизаций Востока», базируясь на прочтении древних клинописей, делает очень интересные обобщения о происхождении шумер и зиккурату. Он сообщает, «что это диковинный народ... туранского происхождения, что доказывается языком его надписей, типичными чертами на изваяниях, его бытом и религией»... И далее отмечает: «Они считали горы Мидии и Армении — колыбель их племени — за мировой центр. Эти «первые халдеи» (шумеры), как это ни странно, достигли такой высокой степени в деле искусства, учености и культуры..., что не только арийцы, но, быть может, даже китайцы и египтяне обязаны им... зачатками первобытной цивилизации. Первою их столицей был Урук, затем Ур и Вавилон». Согласно его лингвистическим  данным  слово «сабату» означало праздник, «керуби» (керу жирнећ сакчысы, биге, керубиге по-тюркски) — хранитель входа в храм (по-еврейски это звучало как «керубим» и позже в европейских языках — «херувим»). Образ священной горы воспроизводился в каждом храме и дворце в  виде  зиккура­ту — «острой горы». Это были пирамиды из трех, пяти или семи ярусов, вершины которых служили и алтарями и астрономическими обсерваториями. Углы зиккурату показывали на четыре стороны света, что мы наблюдаем и у башни Сююмбики. Еще одной особенностью шумерских построек была их окраска. Так, у храма Бирс Немруд (развалин храма «Семи сфер»), окончательно достроенного великим Навуходоносором, все семь «этажей» были окрашены в различные цвета, посвященные семи небесным светилам. Первый ярус черного цвета символизировал Сатурн, второй из кирпичей оранжевого цвета — Юпитер, третий кроваво-красного цвета — Марс, обложенный золотыми пластинками четвертый — солнце, пятый бледно-желтый — Венеру, покрытый слоем синего стекла шестой — Меркурий, седьмой, вероятно, обложенный серебряными пластинками, — Луну. Не отсюда ли и наша народная традиция полихромного оформления построек?
Таким образом, мы отмечаем следующие основные черты архитектурных сооружений в Шумере-Аккаде и Вавилонии: ориентация храмов на восход солнца в дни солнцестояний (для земледельческих цивилизаций это событие было очень важным для отсчета сроков земледельческих работ) и семиярусность.

Продолжая наш исторический экскурс, проследим за традициями архитектуры более близких к нам эпох цивилизаций Средней Азии. Цитадель остатков Шахристана V-VI веков — городища Ханабад—Джабукет (в пределах Ташкентского оазиса) ориентирована на восход солнца в день зимнего солнцестояния. Такая же ориентация у цитаделей городищ Канка, Бухары и т. д. В VII-VIII веках эти древние культы регионов Турана уступают место исламу. Но и в нем отразились и сохранились верования астрального культа. Так, полумесяц (лунное божество) становится эмблемой ислама, и его изображают на минаретах и надгробиях. Мухаммед Нар-Шахи (X в.), написавший историю Бухары, свидетельствует, что мечеть Магоки Аттари называлась Айх (Мойх) — Луна. Время пяти намазов определялось по солнцу. Мечети и михрабы еще долго не были ориентированы на Мекку. З. Бабур отмечает это, подчеркивая, что в Самарканде к тому времени (1450-е годы) только одна мечеть Мукката была ориентирована на Мекку по звездам инструментально. Это можно объяснить только сильным влиянием доисламских градостроительных традиций, связанных с астральным культом. Так, соборная мечеть Калян имеет ориентацию, обусловленную планировочной структурой шахристана доисламской Бухары, представленной двумя пересекающимися магистралями, из которых широтная магистраль направлена на восход Солнца в день весеннего равноденствия. При этом восточные ворота с ориентацией на восход Солнца в день зимнего солнцестояния  носят название Нур, Нур-Али в честь святости зятя пророка Мухаммеда по имени Нур-Али. По археологическим данным в Шахрисабзе, стены которого были построены в XII веке, восточные ворота называются Кунчигиш капкасы, Нур-Али капка­сы — «ворота восходящего солнца». Примечательно и то, что исламские культовые сооружения не нарушали планировочной структуры города, а предопределяли ее, располагаясь своими композиционными осями параллельно широтным улицам, а михраб по-прежнему располагался на западной стороне, т. е. не был ориентирован на Мекку еще долгое время. Он сохранял ориентацию подобно древним очагам священного огня в древнем Самарканде (Афрасиаб I-II веков) и т. д. Здесь михрабы освещались первыми лучами восходящего солнца в день солнцестояний или равноденствий. И такие храмы, ориентация которых имела календарное значение, именовались Нур-Али мэчете, с таким названием мечети до сих пор сохранились в Афганистане, Иране и т. д. В Шумере и Вавилонии новый год праздновали в день зимнего солнцестояния, и этот праздник   назывался  Нуртуган, Нартуган,  а позже   —  Марду­кан (последний стал главным божеством). Нартуган означал «родился первый солнечный луч нового года». Праздник Нартуган — день зимнего солнцеворота — отмечается и в Татарстане, но не так пышно как это было, судя по сохранившимся документам, прежде. Тем не менее, эта историческая параллель удивительна, т. к. у нас в Поволжье сохранились древнейшие традиции шумерских времен с неизменным названием новогоднего праздника. В Средней Азии праздник Науруз приурочен ко дню весеннего равноденствия, хотя по лунному календарю ислама новый год начинается в месяц мухаррам. Согласно Фараби, были разработаны астрономические таблицы с расчетом азимутов ориентации храмов в зависимости от широты места (они приведены в книге М. С. Булатова).

Таким образом, небольшой экскурс в прошлые цивилизации Востока дал нам возможность разрешить загадку, почему башня Сююмбики с воротами и мечеть носили название Нур-Али. Да потому, что они, как главный храм и ворота-минарет дворца казанских царей, были носителями астральных календарных функций. Инструментальная проверка ориентации башни Сююмбики показала, что ее углы ориентированы на юг, север, запад и восток, а ворота по оси на восход Солнца в день зимнего солнцестояния (22-23 декабря). Это четко фиксируют и окна первого яруса.

Как отмечает М. С. Булатов, именно архитектурные памятники, храмы оседлого населения «как правило, ориентированы на восход солнца в день зимнего солнцестояния». Ибо земледельцами особенное значение придавалось зимнему солнцевороту, самому короткому дню года. Почитание этого дня у земледельцев связано с окончанием цикла сельско­хозяйственных работ. Главное, убран урожай, и земледелец свободен. Тогда и наступало время праздников и свадеб. Наблюдаемые человеком восходы и заходы солнца, луны, привели его к идее, что порядок космоса порождает порядок на земле и в жизни человека. Для наблюдения порядка космоса возникли храмы, а для гармонизации жизнеустройства на земле появились градостроительные правила. Эти правила мы наблюдаем и в Казанском Кремле, где основная улица перпендикулярна к направлению улиц,  обусловленных  ориентацией основного  хра­ма — хан мэчете — патша мэчете, башни Сююмбики. Параллельно  этой  линии  заложен Президент­ский дворец, который сохранил первоначальную ориентацию при некоторых перестройках со времен ханской (царской) Казани. Такая же ориентация и у белокаменной части Благовещенского собора, т. е. ее ориентация совпадает с направлением ориентации башни Сююмбики. Этим и доказывается то, что в основу будущего Благовещенского собора после разрушения мечети Кул-Шариф был заложен ее четверик. Лев Толстой в “Войне и мире» пишет, что собор Василия  Блаженного — это копия девятиминаретной главной казанской  мечети, поэтому русские считали его нечестивым храмом и в нем никогда не проходила служба. Подтверждением существования такой ориентации у мечетей Казани и позже служит сообщение академика Российской академии Гмелина, побывавшего в г. Казани в 1733 году. Он  отмечает,  что  две  мечети, сохранившиеся в Казани в то время, почти квадратные в плане и не ориентированы на Мекку, а только их углы направлены на стороны света. То есть через 1000 лет после принятия ислама (734 год) ориентация храмов оставалась доисламской. Это подметил Марджани (вторая половина XIX века) при описании мечетей Казани. Он удивлялся, почему мечети, построенные в XVIII веке, не ориентированы на Мекку. Но к его времени древняя традиция была забыта, и в XIX веке мечети стали ориентировать на Мекку. Таким образом, анализ сути башни Сююмбики позволил выявить древнейшие предпосылки градостроения в Поволжье и выявить его истоки. «Построим себе город и башню» — эти древние слова, вероятно, предопределили градостроительные принципы булгаро-татар Поволжья, унаследованные от прапредков шумеров-вавилонян, мигрировавших, а, скорее всего, расселившихся в свое время в пределах Восточной Европы по древнему торговому пути — долине Волги и сохранивших, несмотря ни на что, свои древние навыки и культуру. Становится понятно, почему булгаро-татары имели государственность первыми в Европе.